С каменчанином Сергеем Иванько мы познакомились в фотоателье, где он работает фотографом. Потом я наблюдала за тем, как он ищет свои сюжеты: присматривается к улице, к людям. Выхватывает из нашей обыденности что-то свое, чтобы сделать из этого историю маленького эпизода нашей с Вами жизни. Он кажется человеком очень легким, тонким и даже каким-то прозрачным. В его фотографиях есть и грусть, и ирония, в его отношении к жизни – много света и любви. О любимом деле – Сережа, что для вас удачная фотография? – Это соединение элементов. Ее нельзя запланировать заранее. Это какая-то такая необъяснимая вещь. По-моему, Бродский говорил (Иосиф Бродский – русский и американский поэт, 1940-1996 гг.- прим. авт.), что поэт не пишет стихи, а является просто проводником. Стихи через него попадают в материальный мир. Вот, наверное, и фотограф – тоже проводник, только для фотоизображений. Раньше искал конкретный сюжет. Сейчас у меня сюжеты на фото стали более абстрактные. Они не настолько хорошо читаемые, с дефектами на пленке, с какими-то повреждениями, с царапинами, надломами. Причем это не специально. Это происходит в процессе. Снимаю на старые пленки, которым уже больше 25 лет. Та же ситуация и с бумагой. Самая старая бумага, на которой печатал, была 1966 года. И получаются сразу такие «винтажные» фотографии, которые уже обработаны временем. А мне остается только правильно подобрать сюжет, и все. – Почему на фото, которые вы снимаете для выставки, есть интересные сюжеты, знакомые места в городе, но нет лиц? – Стараюсь всегда снимать так, чтобы в кадре был человек. Но не типичный человек, а человек с историей. Вот, к примеру, есть хороший фундамент: свет падает хорошо, ветки деревьев отлично ложатся. Не хватает маленького, но важного элемента – человека. Например, мужчины с собачкой или женщины с коляской. Нужно, чтобы глядя на этого человека, можно было придумать историю. А не всегда так получается. Поэтому и фотографий, на которых нет людей, а вернее четких лиц, у меня достаточно много. – Вам приходилось наблюдать за тем, как человек меняется: к вам приходит один, а на фото получается совершенно другой? – Сейчас люди, когда приходят, у них уголки губ уходят вниз. Они приходят в пессимизме, в расстройствах. Тяжелое время. И уже после первого кадра вижу, что не очень человек получился, сама эмоция у него не вышла. Значит, его нужно немножко расположить, развеселить, придать уверенности. Когда люди видят, что на них обращают внимание, а не просто без внимания нажимают на кнопку, они просто начинают доверять. И еще вы знаете, что в зеркале мы себя видим не так, как нас видят другие. У меня был случай, когда человек был настолько не уверен, что он хорошо получился, что мне пришлось ему переворачивать эту фотографию. Делать ее в зеркальном виде. Потому что он говорил, что это не он. Замучился его переснимать. – Если бы детям в школах преподавали искусство фотографии, как бы это на них повлияло? – Фотография, как литература – это источник информации. Сейчас образование служит не для того, чтобы человек имел более тонкое восприятие, учился понимать окружающие его вещи и происходящие события. Оно подстраивает человека под общую систему. Делает из него деталь механизма. Мне кажется, что детям нужно смотреть на мир не в подготовленном виде интернета и телевидения. Это уже вторично. Там уже все готово, только ешь. А умение анализировать, увиденное на фото – учит складывать о мире свое мнение. Ведь человек своим сознанием одухотворяет окружающий материальный мир, поэтому каждый из нас может улучшать мир вокруг себя. Это развитие. – Знаю, что планируете издать свой сборник фотографий. Каким он будет? – Мне бы хотелось, чтобы в сборнике были не только фото, но и истории о том, как они была сняты. Большого тиража тоже не будет. Мне это пока не нужно. Хочу сделать все это самостоятельно. Вот, например, есть задумка: «Днепродзержинск – последние годы». Есть даже обложка на эту книжку. Фото сделал на выезде из города, на левом берегу. Там вывеска «Днепродзержинск». Это было в 2015 году, перед выборами, осенью. Эта надпись была уже так ободрана, что напоминала слово, написанное на иврите. Было понятно, что никто её восстанавливать не будет. Помимо этого, там еще в одном месте дробью кто-то саданул, что еще и дырки, как в ковбойских фильмах. О жизни – Вам важна оценка вашей работы? – Иногда думаю, что делаю фотографии для того, чтобы нашелся человек, который их поймёт. В 2012 году, когда ехал на свою первую «сушку» (уличная фотовыставка – прим. авт.) и первый раз вывешивал свои фотографии на обозрение, тогда было важно. Очень переживал. Сейчас не важно. Цели поменялись. – Как вы воспринимаете негативную реакцию на себя? – Это очень большое благо для меня. Это заставляет подумать. У меня этого мало. Как-то на «страстную пятницу», в 2017 году , на рынке продавали искусственные цветы, яркие. День такой был хороший. Мягкий свет. Женщина продавщица, такая колоритная, – цветы передавала покупательнице. Я хотел снять этот момент. И тут начинается. Сначала вопросы, затем запреты, угрозы забрать фотоаппарат. Меня стали называть чуть ли не чертом, чуть ли не демоном. Мол, вся «нечисть» сейчас вылезает. Ну и наконец, проклятья. Попытка объяснить ситуацию – ни к чему не привела. Извинился, пожелал всего хорошего. Но когда встречаешь «своих людей», тех, которые откликаются на твою просьбу, понимаешь, что все не напрасно. Мне очень интересно, когда попадается хрупкость. Грубость не хочется фиксировать на фотографиях. – Когда я встречаю вас на улице, вы производите впечатление такого инопланетянина. И я всегда задаюсь вопросом: как вы выживаете в нашем жестком мире. Вам присущи приступы раздражения, агрессии? Что может вас довести до такого состояния? – Раньше, как всех. – Что конкретно? Например, обсчитали в магазине… – Ну, нет. – Извините, вы говорите, как всех. Я могу сказать, что доводит людей до раздражения. Чаще это – грубость, хамство, невнимание. – Все, что вы сейчас перечисли, сейчас я воспринимаю, как награду. Это возможность работать, идти дальше. Это как проверка проделанной работы. Меня расстраивает, когда не могу заниматься деятельностью. Но это такое расстройство: есть горечь резкая, а есть горечь, как полынь, она такая тягучая. И она давит. Зато, как у фотографа, у меня есть возможность из негатива в позитив перекручивать. И еще, болью не делюсь, неприятностями тоже не делюсь. Все в себе, все свое. Это такая штука, которая очень ценная для меня. – То есть вы все это в такой внутренний архивчик складируете? – Не просто в архивчик. Внутренняя работа, когда проходит, тогда получаешь явное облегчение. Дышать становится легче. – У меня есть своя теория маленького счастья. Речь идет о коротеньких эпизодах, которые я уже научилась ловить. Это важные для меня мелочи: слушать, как сын играет на аккордеоне; сидеть в кафе с дочкой и болтать ни о чем… У вас есть своя теория о счастье, о наполненности жизни, о том, что делает вашу жизнь лучше, радостнее, гармоничнее? – Есть периоды, когда не знаешь, что делать дальше. Не то, чтобы какая-то проблема. А вот просто садишься и думаешь, вроде и то сделал, и то сделал. Все как-бы хорошо, и нет никаких планов, чтобы что-то там изготовить, переделать, что-то пойти сфотографировать – это называется период несчастья. А вот когда появляется мысль, ведь там же можно сделать лучше и вот эта радостьот того, что у тебя уже есть планы на будущее, от того что ты можешь их потихоньку реализовывать. У меня там есть деталька одна, а вот там еще одна. И ты их начинаешь собирать. Сначала в голове. Потом идеи сходятся-сходятся. И вот ты приступаешь. Попутно что-то меняется. И когда вот этот процесс идет – это и есть счастье. А когда доходишь до момента, когда ты уже можешь воспользоваться тем, во что вкладывал энергию, что-то увидеть через этот объектив, потрогать уже собранную какую-то коробку, или увидеть уже проявленную пленку с кадрами – вот это уже та энергия, которую ты вкладывал. Она уже к тебе возвращается. Так потихоньку отдаём, а потом получаем. Затем появляется спокойствие, потом немного досада от того, что дело закончено и ожидание нового дела.
